Здесь я буду говорить с вами совершенно откровенно об особенно трудной главе… Между собой мы будем говорить открыто, хотя никогда не сделаем этого публично… Я имею в виду изгнание евреев, уничтожение еврейского народа… Лишь немногие из присутствующих знают, что это значит, когда лежит груда трупов, – сто, пятьсот, тысяча трупов… Выдержать все это и сохранить порядочность – вот что закалило наш характер. Это славная страница нашей истории, которая никогда не была написана и никогда не будет написана.
Генрих Гиммлер, из речи в Познани 4 октября 1943 г. перед офицерами СС
— Что там горит? — спросил я.
— Не спрашивайте, — ответил Борух, так звали нашего нового знакомого, — там сжигают тела ваших товарищей, которые прибыли с вами.
У меня потемнело в глазах. А Борух продолжил:
— Вы не первые и не последние. День через день сюда прибывают эшелоны по две тысячи человек каждый. А лагерь существует уже около полутора лет. Подсчитать сами можете. Сюда поступали евреи из Польши, Чехословакии, Франции, Голландии. Но из Советской России впервые вижу, — так описывает прибытие в лагерь Собибор в воспоминаниях Александра Печерского писатель Илья Васильев в книге «Александр Печерский. Прорыв в бессмертие».
В годы Холокоста в концентрационных лагерях смерти погибли, по данным из различных источников, от 4 до 6 миллионов евреев. Большая часть из них погибла в шести лагерях: Белжец, Треблинка, Собибор, Хелмно, Освенцим-Биркенау и Майданек. Конвейер смерти был отлажен — поезда, забитые под завязку морально подавленными и дезориентированными людьми, прибывали в лагерь. Большинство прибывших отправляли на немедленное уничтожение. В Собиборе в живых оставляли только тех, кто помогал убирать трупы из газовых камер для последующего уничтожения, а также для сортировки вещей убитых. Периодически и их расстреливали для того, чтобы сохранить все в тайне.
Плен
Лейтенант Александр Печерский попал в плен в октябре 1941 года после тяжелых боев под Вязьмой. После попытки бежать попал в лагерь под Минском, откуда в начале августа 1942 года его хотели отправить в Германию, но обнаружили, что он еврей, и вместе с ещё 7 евреями отправили в «лесной лагерь» для уничтожения. Но им повезло. Срочно потребовались рабочие в «трудовом лагере», куда их и перевезли в начале осени. А 17 сентября 1943 года их посадили в вагоны и отправили в Германию.
Бывший заключённый Аркадий Вайспапир вспоминает: «17 сентября 1943 года все заключенные арбайтслагеря и пригнанные из гетто более 1000 человек были погружены в товарные вагоны. Узникам было объявлено, что их отправляют на работу в Германию. Трое суток томились люди без хлеба и воды, «замурованные» в вагонах с заколоченными окнами. На четвёртые сутки 2000 человек, не считая тех, кто умер в пути, оказались не в Германии, а в Польше, в лагере смерти Собибор».
На пятые сутки, 22 сентября 1943 года, к вечеру, эшелон прибыл на заброшенный полустанок. Большими черными буквами по белому было написано: «Собибор». Это была Польша. С одной стороны станции простирался лес, с другой — находился лагерь, обнесённый трёхметровым забором из колючей проволоки в три ряда. Из проволочного ограждения кое-где торчали ветки деревьев.
Эшелон перевели на запасной путь. Им принесли воду — впервые за пять суток. Пищу всё ещё не давали. На ночь опять заперли все вагоны.
23 сентября в 9 часов утра паровоз медленно подал эшелон к воротам лагеря, на котором была вывеска с надписью: «Зондеркоманда».
Собибор
Лагерь в Собиборе построили специально для истребления евреев в апреле 1942 года на территории Польши по специальному приказу Гиммлера. Он начал функционировать 12 мая 1942 года. Проект подготовил эсэсовский инженер Томолс. Руководили строительством главный инспектор лагерей смерти Гольцаймер и инженер Мозер. Сам Гиммлер посетил лагерь в июле 1943 года. После его посещения стали сжигать тысячи человек в день.
Комендантом лагеря с апреля 1942 был оберштурмфюрер СС Франц Штангль, его штаб состоял из около 30 унтер-офицеров СС, многие из которых имели опыт участия в программе по эвтаназии. Рядовых охранников для несения службы по периметру лагеря набрали из коллаборационистов — бывших военнопленных из Красной Армии.
Лагерь был разделён на три сектора. В первый входили три мастерские — портняжная, сапожная и столярная, а также два барака для заключённых, которые обслуживали эсэсовцев и продолжали строительство лагеря. Во втором секторе принимали новых узников — отбирали одежду и прочее имущество и переводили в третий сектор, где были устроены газовые камеры, так называемые «бани». В пристройке у газовой камеры было установлено несколько старых танковых моторов, при работе которых выделялся угарный газ, подаваемый по трубам в газовую камеру.
«Этот сектор был особо замаскирован ветками от постороннего глаза. Общаться с этим сектором узники первого сектора не могли. Кто хоть раз попадал в третий сектор, обратно не возвращался. Там работали свои узники, которые периодически, через каждые десять-пятнадцать дней, уничтожались, ибо люди не выдерживали и сходили с ума. Этот сектор был полностью изолирован от всего лагеря, и все без исключения заключённые этого сектора уничтожались…», — пишет в своих мемуарах Александр Печерский.
Бывший узник Собибора Гершель Цукерман вспоминает: «Техника, предназначенная для умерщвления, была так хорошо замаскирована, что почти ещё в течение 10 недель после прибытия я думал, что другие, прибывшие со мной, находятся в трудовом лагере. На кухне, где я работал, мы варили суп для заключённых 3-го лагеря. Украинские надсмотрщики приходили за кастрюлями. Однажды я положил в мучной шарик записку на еврейском языке: «Братья, сообщите нам: что стало с теми, кого перевели в третий лагерь?» Ответ пришёл ко мне в записке, приклеенной к дну кастрюли: «Было бы лучше, если бы вы об этом не спрашивали. Здесь они все были задушены газом, и мы должны были их похоронить».
Всего за полтора года существования Собибора здесь было уничтожено около 250 тысяч евреев, из них 40 тысяч детей.
Франц Штангль, бывший комендант Собибора, во время суда над ним на вопрос: «Сколько человек могло быть убито за один день?» — ответил так:
«По вопросу о количестве людей, пропускаемых через газовые камеры за один день, я могу сообщить, что, по моей оценке, транспорт из тридцати товарных вагонов с тремя тысячами человек был ликвидирован за три часа. Когда работа продолжалась около четырнадцати часов, уничтожалось от двенадцати до пятнадцати тысяч человек. Было много дней, когда работа продолжалась с раннего утра до вечера».
Считалось, что бежать из лагеря невозможно. Охрана состояла из 120–150 солдат. В полутора километрах размещалась резервная охрана — ещё около 120 человек. Через каждые пятьдесят метров стояли вышки с пулемётами, между рядами колючей проволоки дежурили вооружённые часовые. И, конечно, собаки. Весь лагерь был опоясан тремя рядами проволочного заграждения высотой три метра. За третьим рядом проволоки — заминированная полоса шириной пятнадцать метров. Дальше — ров, заполненный водой, и ещё один ряд заграждения.
Лагерные будни
«Приведу рассказ варшавского парикмахера Бара Файнберга, проработавшего в Собиборе семнадцать месяцев. Этот рассказ был записан мною в 1944 году, когда я уже находился на свободе, и он дополняет картину ужасов, царивших в лагере смерти.
«Я работал во втором лагере, где находятся склады, — рассказывает Файнберг. — Сейчас же, как осужденные на смерть раздевались, их вещи относили туда: отдельно обувь, верхнюю одежду и т.д. Там их сортировали и упаковывали. Ежедневно из Собибора отправляли десять вагонов, гружённых одеждой, обувью, мешками женских волос. Документы, фотографии и другие бумаги, а также малоценные вещи мы сжигали. Когда никто за нами не следил, мы бросали в костёр и деньги, и драгоценности, обнаруженные в карманах одежды, чтобы немцам они не достались.
Во втором лагере построили три барака специально для женщин. В первом бараке они снимали обувь, во втором — одежду, в третьем им стригли волосы. Меня назначили в третий барак парикмахером, нас было двадцать человек. Мы стригли и складывали волосы в мешки. Немцы говорили женщинам, что это делается в целях гигиены.
Многое мне довелось видеть в этом лагере. В июне 1943 года из Белостока прибыл эшелон, битком набитый голыми людьми. Видимо, немцы решили для себя, что в таком виде пленные не побегут. Живые и мёртвые вперемешку. В дороге им не давали ни пищи, ни воды. Когда человек был очень слабым, но ещё в сознании, ещё дышал, — его уже обливали хлорной известью. Чего только не творили эсэсовцы в лагере! Топтали маленьких детей своими сапогами, размозжали им черепа, на беззащитных натравливали собак, которые рвали куски мяса из живых людей.
На территорию третьего лагеря нас не пускали, но мы знали, что там происходит.
Однажды был такой случай. Машина, подающая газ в «баню», неожиданно испортилась, как раз тогда, когда там находились люди. Несчастные взломали двери и стали разбегаться, часть бежавших расстреляли во дворе, остальных загнали обратно в «баню». Механик исправил машину, и все пошло своим порядком.
Еврейский парень из Голландии, сортируя вещи, однажды узнал одежду своих родных. Он выбежал во двор и там, в огромной толпе людей, которых вели на смерть, увидел всю свою семью.
В северном лагере, где мы находились, работы осталось примерно на один месяц.
…В тот день фашисты взяли пятнадцать человек и всыпали по двадцать пять розог, при этом подвергавшийся порке должен был сам считать удары. Если кто ошибался, сбиваясь со счета, порка для него начиналась сначала. На второй день такой же экзекуции подверглись двадцать пять человек.
Один из ребят сказал мне со слезами на глазах:
— Не знаю, кто счастливей: те ли, — он показал глазами на третий сектор, — для которых всё заканчивается через несколько десятков минут, или мы, которые на пути к смерти должны вытерпеть столько страданий…»
Да… Столько лет прошло, а помнится каждый день…» — вспоминает Печерский.
По словам бывшего узника Собибора Дова Файнберга, заключённые уничтожались в кирпичном здании, называемом «баней» и вмещавшем около 800 человек:
«Когда партия в восемьсот человек входила в «баню», дверь плотно закрывалась. В пристройке работала машина, вырабатывающая удушающий газ. Выработанный газ поступал в баллоны, из них по шлангам — в помещение. Обычно через пятнадцать минут все находившиеся в камере были задушены. Окон в здании не было. Только сверху было стеклянное окошечко, и немец, которого в лагере называли «банщиком», следил через него, закончен ли процесс умерщвления. По его сигналу прекращалась подача газа, пол механически раздвигался, и трупы падали вниз. В подвале находились вагонетки, и группа обречённых складывала на них трупы казнённых. Вагонетки вывозились из подвала в лес. Там был вырыт огромный ров, в который сбрасывались трупы. Люди, занимавшиеся складыванием и перевозкой трупов, периодически расстреливались».
Под Новый 1943 год из зоны уничтожения (зона № 3) бежало пятеро узников-евреев. Но польский крестьянин донёс о беглецах, и польской «синей полиции» удалось их поймать. В качестве карательной акции в лагере было расстреляно несколько сот заключённых.
Одному заключённому также удалось бежать из зоны № 1. Он укрылся в товарном вагоне под горой одежды, принадлежавшей убитым, которую из Собибора отправляли в Германию, и сумел добраться до Хелма. Очевидно, благодаря ему в Хелме узнали о происходившем в Собиборе. Когда в конце февраля 1943 года последнюю партию евреев из этого города отправили в Собибор, было несколько попыток бежать из эшелона. Депортированные евреи Влодавы по прибытии в Собибор 30 апреля 1943 года отказались добровольно выйти из вагонов.
5 июля 1943 года Гиммлер приказал превратить Собибор в концентрационный лагерь, заключённые которого будут заниматься переоснащением трофейного советского вооружения. В связи с этим в северной части лагеря (зона № 4) началось новое строительство. Бригада, в которую было включено 40 заключённых (наполовину — польские, наполовину — голландские евреи), прозванная «лесной командой», приступила к заготовке древесины, которая требовалась для строительства в лесу, в нескольких километрах от Собибора. В охрану было отряжено семь украинцев и двое эсэсовцев.
Однажды двое заключённых из этой бригады (Шломо Подхлебник и Иосеф Курц, оба — польские евреи) под конвоем охранника-украинца были отправлены за водой в ближайшую деревню. По пути эти двое убили своего конвоира, забрали его оружие и бежали. Как только это обнаружилось, работа «лесной команды» была немедленно приостановлена и заключённые были возвращены в лагерь. Но по пути внезапно, по условному сигналу, польские евреи из «лесной команды» бросились бежать. Голландские евреи решили не участвовать в попытке побега, поскольку, не владея польским языком и не зная местности, им было бы крайне трудно найти убежище. Десять из бежавших были схвачены, несколько из них застрелены, однако восьмерым удалось скрыться. Те десять, которых поймали, были доставлены в лагерь и там расстреляны на глазах у всех заключённых.
Ещё один случай сопротивления имел место 11 октября 1943 года, когда люди отказались идти в газовую камеру и бросились бежать. Некоторые из них были застрелены возле ограждения лагеря, другие были схвачены и замучены.
Побег
«Основной успех побега, мне кажется, заключался в том, что в подпольную группу входило только 7 человек: я, Ляйтман, который был непосредственным помощником и хорошим агитатором, и 5 польских евреев, из них особенную роль сыграл еврей по имени Борух, в лагере он был кантор. За два часа до побега знала та часть советских военнопленных, которые должны были уничтожать фашистов, и за одну минуту до побега — весь лагерь. Только строгая конспирация обеспечила победу лагерникам. Я все время встречался только с Борухом, а за 2 дня до побега у нас было совещание всех подпольщиков. Мы должны были бежать 13 октября, но в тот день был еврейский праздник иомкипур, и большинство просило перенести на 14 октября», — описывает подготовку побега Печерский в письме некоему Б. Марку.
Накануне восстания Печерский провел совещание с основными организаторами:
«А мой план был такой: в первую очередь мы должны уничтожить офицерскую группу, управляющую лагерем. Понятно, поодиночке, без малейшего шума. Но за короткое время, полагаю за час, не больше. Быстрее вряд ли получится, а растянуть на более длительное время — опасно, могут спохватиться, что кого-то не хватает, поднимут тревогу.
Уничтожение немецких офицеров осуществляют самые надёжные люди из советских военнопленных, которых я лично знаю, и уверен, что на них можно положиться. Ясно, что для такого дела требуются люди отважные, решительные, с твердой рукой. Минута колебания, провал только одного участника операции могут привести к гибели всех.
После обеда, в половине четвертого, капо Бжецкий под каким-либо предлогом отведет во второй лагерь трёх человек, по моему указанию. Эти трое ликвидируют там четырёх гитлеровцев. Борух должен обеспечить явку, поодиночке, офицеров в помещение, где и будет всё осуществлено. Также надо обеспечить, чтобы в это время никто из лагеря не выходил. Кто попытается поднять шум — надо любыми способами заставить его замолчать, вплоть до уничтожения. К четырем часам операция во втором лагере должна быть завершена.
В четыре часа специально выделенная для этого группа людей перережет телефонную связь, идущую через второй лагерь к резерву охраны. Провод надо срезать с обоих столбов и обязательно спрятать, чтобы лишить возможности скорого восстановления связи.
В это время начинается уничтожение офицеров в нашем, первом, лагере. Офицеры, также поодиночке, приглашаются в мастерские. В каждой мастерской их будут поджидать по два человека, которые осуществят их ликвидацию. До половины пятого все должно быть закончено.
В половине пятого Бжецкий с Геником построят в колонну всех лагерников, как будто для выхода на работу. Половина колонны должна направиться к выходу. В первых рядах пойдут наши «восстанники». Передние нападают на оружейный склад. Остальные идут дальше, прикрывая нападение. Те, кто захватят оружие, нагоняют колонну, опережают её, снимают охрану у ворот и нападают на караульное помещение. Может случиться, что охрана спохватится раньше, чем мы рассчитываем, и нам перережут дорогу к воротам и откроют огонь из двух пулеметов, имеющихся у них. Если мы захватим оружие — вступаем в открытый бой, но, если не удастся, надо предусмотреть другой выход.
Недалеко от столярной мастерской, почти у самого ограждения, находится офицерский дом. Надо полагать, что если даже прилегающее к нему поле заминировано, то, скорее всего, сигнальными минами, не представляющими опасности. Вот здесь, у офицерского дома, и надо прорвать проволочные заграждения. Передние должны бросать перед собой камни, мины взорвутся, и дорога, хотя бы частично, будет очищена.
Таков план», — в заключение обратился я к собравшимся.
«Мы с Шлойме продумывали этот план не раз. Лучших вариантов не видим. Пусть каждый из присутствующих продумает, сможет ли он как следует обеспечить то, что на него возлагается. Завтра вечером опять встретимся. Помните, товарищи, что никому — ни жене, ни брату, ни кому-либо другому — вы не должны и словом обмолвиться, о чём мы здесь говорили.
Обсуждения не было. Разошлись поодиночке», — вспоминает Печерский.
Он обратил внимание, что отправляющемуся в караул наряду утром выдают по пять патронов каждому. И потом патроны передаются по смене. Печерский сделал вывод, что охранники, находящиеся вне караула, не имеют патронов. Хотелось в этом убедиться, и он договорился с капо Бжецким, чтобы его послали в барак, где размещаются охранники, произвести там какой-нибудь ремонт.
«13-го утром в столярную мастерскую пришел Бжецкий и раскричался на Янека, почему в казарме, где находятся охранники, плохо закрываются двери.
– Откуда мне знать, – оправдывался Янек, – мы ведь не имеем туда доступа.
– Всегда у вас наготове оправдания! Дайте мне кого-нибудь из мастеровых, и я сам его проведу.
Легко понять, что мастеровым, который взял ящик с инструментами и направился в казарму, был я. Сперва я обошел казарму, осмотрел все двери. Затем зашел в комнату, где никого не было, и прикрыл дверь, будто для того, чтобы её проверить, а сам быстро открыл шкаф, где в углу стояла винтовка. Заглянул в магазинную коробку — патронов нет. И патронташ, лежавший на полке, пустой. В другом шкафу то же самое», — вспоминал он впоследствии.
14 октября 1943 года узники Собибора под руководством Печерского и Фельдхендлера подняли восстание. В соответствии с планом Печерского заключённые стали тайно, поодиночке заманивать на примерку охрану, слонявшуюся по лагерю, где их охаживали топориком или душили верёвкой, после чего разоружали и складывали в погреб. Для этой миссии были специально отобраны военнопленные, имеющие опыт рукопашного боя. Всего за три недели пребывания в Собиборе Александр Печерский сумел создать отряд, вполне способный чётко и слаженно действовать. Бесшумно и незаметно для постороннего глаза были устранены одиннадцать немцев и почти все свободные от караула охранники.
И когда поднялась тревога, узники Собибора вынуждены были пойти на прорыв. Вооружённые трофеями узники начали отстреливать оставшуюся охрану. На вышке работал пулемёт, и достать его никакой возможности не было. Когда началась стрельба, большинство узников ринулось к проволочной ограде и разрезало её под пулемётным огнем заранее заготовленными ножницами.
Они бросались на колючую проволоку, своими телами прокладывая дорогу товарищам. Гибли под пулемётными очередями, подрывались на минах, которые окружали лагерь, однако не останавливались.
Сто тридцать человек из почти шестисот остались в лагере. Измождённые и больные, те, кому если не сегодня, то завтра в газовую камеру. Были и те, кто надеялся за свою покорность на милость со стороны гитлеровцев. На следующий день все оставшиеся были расстреляны. Свободу обрели чуть менее трёхсот смертников, и чуть более восьмидесяти нашли славную смерть во время прорыва.
В последующие две недели после побега немцы устроили настоящую охоту на беглецов, в которой участвовали германская военная полиция и охрана лагеря. Сто семьдесят человек спрятались неудачно. Бандеровцы их нашли и убили. Почти всех выдали местные поляки, оказавшиеся антисемитами. Ещё около девяноста беглецов были замучены поляками. В основном погибли те, кто выбрал Польшу в качестве убежища. Остальные ушли с Александром Печерским через Буг в Белоруссию, где нашли партизан и выжили. До конца войны дожили лишь 53 участника восстания.
Родина
До освобождения СССР от фашистских захватчиков Печерский сражался в партизанском отряде имени Щорса, где был удачливым подрывником. После воссоединения с красноармейскими частями Печерского арестовали и отправили в штурмовой стрелковый батальон — разновидность штрафбата. Командир батальона майор Андреев был настолько потрясён рассказом Печерского о Собиборе, что вопреки запрету покидать территорию батальона разрешил Печерскому поехать в Москву, в «Комиссию по расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их пособников». В комиссии рассказ Печерского выслушали писатели Павел Антокольский и Вениамин Каверин, которые на его основе опубликовали очерк «Восстание в Собиборе». После войны очерк вошёл во всемирно известный сборник «Чёрная книга». Сборник был запрещён цензурой к изданию в СССР в 1947 году. В России впервые издан в 2015 году.
Победу Печерский встретил в мае 1945 года в звании капитана. Был ранен, лечился в подмосковном госпитале, где и познакомился со своей будущей женой Ольгой.
Наград у него было мало, несмотря на путь, полный лишений и подвигов. Медаль «За боевые заслуги» у него была. Это вместо ордена Отечественной войны, к которому его представляли.
Эпилог
Известны случаи героического сопротивления в концлагерях и лагерях смерти, но за все годы войны только в лагере смерти Собибор восстание завершилось настоящей победой заключённых. Узнав о том, что большинство узников сумело бежать, Генрих Гиммлер в бешенстве распорядился сровнять лагерь с землёй, а на его месте высадить капусту и картошку. Лагерь смерти Собибор навсегда прекратил свою работу 14 октября 1943 года.
Настоящие герои — очень скромные люди. Обычно они не ищут славы, они просто живут среди нас, и о том, что они совершили подвиг, люди узнают случайно. Иногда после того, как герой уже умер. Александр Печерский умер 19 января 1990 года, не удостоившись при жизни полагающейся ему благодарности потомков.
