Ставшие достоянием общественности рекомендации МИД ФРГ по недопуску представителей России и Беларуси на памятные мероприятия по случаю 80-й годовщины завершения Второй мировой войны в Европе вызвали эмоциональную реакцию в Москве, Минске и самом Берлине.
Демарш немецкой дипломатии был воспринят как громкий «хлопок дверью» покидающего свой высокий пост министра иностранных дел ФРГ Анналены Бербок. Впрочем, этот эмоциональный жест имел конкретные последствия для немецких чиновников.
Бургомистры городов, где расположены советские мемориалы и захоронения красноармейцев, оказались перед непростой дилеммой. С одной стороны, рекомендации МИД не имели обязывающего характера, и от следования им было возможно вполне законно уклониться.
Представители ХДС, СДПГ и «Союза Сары Вагенкнехт» довольно быстро выступили с критикой предписания ведомства Бербок, (хотя в этих партиях были и те, кто её поддержал). Однако антироссийский консенсус общественно-политической жизни современной Германии превращал таких «уклонистов» в токсичных «понимающих Россию» с плохими перспективами для карьеры и статуса. В таких условиях рекомендательный характер мидовского документа приобретал особое звучание.
Так или иначе, российская делегация в апреле 2025 г. смогла беспрепятственно почтить память погибших красноармейцев на Зееловских высотах. Сравнительно спокойно прошло мероприятие в Торгау. Однако послам России и Беларуси всё же не нашлось место среди приглашенных на памятную церемонию в бундестаге, а также на мероприятии в Заксенхаузене. Рекомендательный характер мидовского запрета в этом случае стал основанием для дифференцированного подхода в немецкой политике памяти.
Непростые процессы вокруг немецкой памяти о войне примечательны в учётом того, что на протяжении долгого времени историческая политика Германии считалась образцовой. Знаменитая речь в бундестаге президента ФРГ Рихарда фон Вайцзекера 8 мая 1985 г. и «спор историков» второй половины 1980-х гг., как могло показаться, выработали «золотой стандарт» обращения Германии со своим прошлым. В соответствии с ним, преступления национал-социализма были признаны беспрецедентными в мировой истории, а само обращение к историческому материалу, т.н. «проработка прошлого», стали неотъемлемой частью дискуссии о сущности немецкого общества и государства.
Для стран Восточной Европы и постсоветского пространства немецкая историческая политика стала такой же важной статьей немецкого импорта как автомобили и пиво. Экономическое благополучие немецких граждан основывалось не только на эффективной экономической модели и трудолюбии, но и на определённом отношении к своему прошлому. Особенно – к его тёмным страницам. Путь к успеху и процветанию в будущем лежал для стран бывшего социалистического через новый, подчеркнуто критичный взгляд на своё прошлое.
Особая ситуация здесь сложилась с Советским Союзом, а затем с Российской Федерацией. Фактически немецкая сторона предлагала Москве продолжить «спор историков», отводя российской стороне место сторонников Эрнста Нольте, утверждавшего, что преступления национал-социализма были, прежде всего, реакцией на «красный террор» большевиков. Финальной целью «проработки прошлого» для России было уравнивание СССР и Третьего рейха в вопросе вины за развязывание Второй мировой войны, что исключало Москву из лагеря держав-победительниц и, одновременно, релятивизировало нацистские злодеяния.
В непростые для России и её сообщества профессиональных историков 1990-е гг. обращение к немецким методологическим подходам было попыткой отхода от основ советской исторической науки и следствием серьёзного недофинансирования. Однако по мере укрепления позиций российского исторического сообщества находить общий язык с коллегами из ФРГ становилось всё сложнее. Реализация совместных проектов сталкивалась с методологическими и сущностными противоречиями, а деятельность поддерживаемых Германией российских НКО, работавших в сфере исторической памяти, начала приобретать подчёркнуто политизированный характер.
В целом, с определённого момента историческая политика Германии стала сбоить как в экспортном варианте, так и в форме «для внутреннего потребления». Как показали события последних лет, успех этой политики сильно зависел от общего благополучия немецкого общества. Нарастание социально-экономических трудностей в ФРГ со второй половине 2010-х, привело к росту популярности партии «Альтернатива для Германии», предлагавшей среди прочего и свой взгляд на историю страны, в том числе и на её нацистский период. Ряд её влиятельных функционеров отметились двусмысленными заявлениями в духе переосмысления традиционного для ФРГ критичного взгляда на историю. Всё это не мешает АдГ быть второй по популярности политической силой в стране.
Формирование многополярного мира поставило под вопрос универсальность немецкого исторического нарратива. Укрепление позиций России, Китая, Индии и других государств сопровождается выстраиванием их новой идентичности в меняющихся международных условиях. Этот процесс неотделим от формирования самостоятельной исторической политики, где апробация такого специфического зарубежного опыта, как немецкий, целесообразна в ограниченных объёмах. С другой стороны, очевидная реабилитация нацизма в Прибалтике и в Украине не встречает серьёзных протестов в Берлине и никак не отражается на диалоге ФРГ с этими странами, что, по сути, делает немецкую историческую политику ещё одной формой проявления двойных стандартов.
Историческая политика ФРГ меняется. Перед ней стоит трудная задача выработки нового нарратива в условиях актуальных тенденций в немецком обществе и государстве – увеличения числа людей с миграционным прошлым, отказа от пацифистских внешнеполитических установок, навязывания специфического набора «ценностей» и др. Важен и разрыв российско-германских связей, нивелирующий феномен беспрецедентного примирения между двумя народами после Второй мировой войны. Исключение российских и белорусских участников из памятных церемоний по случаю юбилея победы над нацизмом можно рассматривать как тревожный сигнал опасной трансформации немецкой политики памяти.